Почему я больше не слушаю русский рок
Лента Фейсбука пестрит фотоотчетами друзей с фестиваля «Нашествие». Глядя, как мужественно они оттягивались в Большом Завидове вопреки всем капризам природы, понимаешь: рок больше чем просто увлечение. Несколько лет назад и я с радостью к ним присоединился бы, а сейчас… Нет, рок-музыка не стала для меня табу из-за того, что я хожу в церковь. Я, к примеру, знаю почти все песни «Кино» и БГ наизусть. Но время, когда писал статьи в наушниках с их новыми песнями, ушло навсегда, как уходит первая любовь и последний звонок в старом школьном дворе.
Под кайфом от «Чайфа»
Свое первое в жизни интервью я сделал с группой «Агата Кристи» в восьмом классе. Это было в конце 1980-х годов в маленькой кинооператорской кинотеатра «Заря» в моем родном Камышлове. Первые настоящие рокеры, с которыми я познакомился, были классные: у них были густо накрашенные тушью глаза, растрепанные грязные волосы с набрызганным на них лаком, они были пьяны и одеты в какие-то невообразимые рваные футболки и джинсы. Я задавал «умные» вопросы, которые волнуют всех восьмиклассников, Вадим Самойлов курил «Беломор», запивая водкой из граненого стакана, называл меня «старик» и отвечал такими же глубокомысленными, как вопросы, ответами. Когда музыканты стали готовиться к концерту, мне выпала честь съездить с их администратором на гастрольном «Икарусе» к автовокзалу, чтобы купить для них у таксистов несколько бутылок водки, которой в магазинах в те времена днем с огнем было не найти.
КОГДА КОНСТАНТИН КИНЧЕВ ПРИШЕЛ В ЦЕРКОВЬ, СТАЛ ГОВОРИТЬ О ВЕРЕ В СВОИХ ПЕСНЯХ. Я ИХ ЛЮБИЛ, НО НЕ ВСТРЕЧАЛ НИКОГО, КТО ПОСЛЕ ЭТИХ ПЕСЕН ПРИШЕЛ БЫ В ЦЕРКОВЬ И ТАМ ОСТАЛСЯ
Когда мои одноклассники в куртках с заклепками слушали Metallica, Aerosmith и Bon Jovi, я ходил стриженый под ноль и слушал БГ, «Алису», ДДТ и «Кино». Записи мне привозил друг моих родителей дядя Валера, у которого был самый модный в городе звукозаписывающий салон. Что это такое, современная молодежь понятия не имеет, а люди постарше знают: здесь можно было записать на кассеты или винил любую музыку. Когда после школы я провалил экзамены в университет, пошел работать на завод подмастерьем в кузницу. Это было чудесное время! Раннее зимнее утро. За окнами сумерки. С огромным, как Илья Муромец, кузнецом дядей Сашей мы сидели перед разожженным горном, смотрели на огонь, пили крепкий чай и слушали ранний «Аквариум» на моем кассетнике. Дядя Саша с пониманием относился к моим музыкальным вкусам, ему было просто все равно, а для меня это было важным ритуалом, с которого начинался каждый мой новый рабочий день.
Заработав первые деньги, мы с друзьями ездили в Екатеринбург и слушали «Наутилус Помпилиус», «Чайф», «Алису» и «Аквариум». Потом брали старенький кассетный магнитофон и до ночи, пока не садились батарейки, крутили его в темном подъезде или подвале, ощущая себя невероятно крутыми и взрослыми. В недружелюбном и непонятном мире это делало тебя рыцарем без страха и упрека, готовым на любые немыслимые подвиги.
На следующий год я поступил в Тюменский университет и познакомился с легендой тюменского рока Ником Рок-н-Роллом. В компании лохматых друзей в джинсе и фенечках я прогуливал пары на крутом берегу Туры, пил портвейн под гитару и под истории о невероятных похождениях Ника. Он был из благополучной и интеллигентной семьи, а потом бросил учебу в вузе, ни в грош не ставил свою жизнь. Несколько раз его откачивали в реанимации, после чего он снова вытворял такое, что все кругом только диву давались. Он мог позволить себе вести себя как идиот, залезть на памятник героям революции и петь там песни Егора Летова, а я, хоть и был шалопаем, нет, поэтому своего нового друга уважал.
На цепи под небом голубым
Однажды он вытащил меня с пары: «Ты же БГ любишь? „Аквариум“ вечером будет в „Строителе“ выступать. Сейчас у них репетиция, хочешь, сходим?» Уже через пять минут мы ехали в сторону ДК. На Нике была ярко-красная рубаха под кожаной курткой с большим амбарным замком на цепи, надетой на шею. Когда мы добрались до ДК, тетушки-вахтеры, любовно называвшие еле стоявшего на ногах Ника «Коленькой», на удивление сразу пропустили нас в зал, где в это время «Аквариум» готовился к концерту. Мой товарищ немедленно потащил меня с ними брататься, после чего Борис Гребенщиков усадил нас в первом ряду и вернулся на сцену. Концерт мы слушали в трех метрах от гитары БГ, пили портвейн и рыдали от счастья.
Борис Гребенщиков в храме Вознесения Господня в Екатеринбурге. 2001 г.
Когда я стал редактором православной молодежной газеты «Покров» в Екатеринбурге, считал обязательным рассказывать, как БГ приезжал в Вознесенский собор, что напротив Храма на Крови, чтобы прикладываться к чудотворным иконам Богородицы. Для меня это были именины сердца! И тогда казалось совершено неважными его слова об энергиях от чудотворных икон, каких и в Гималаях не найти, и что чудеса повсюду! Его восторженные рассказы о духовных практиках тибетских монахов, которыми он активно занимался, портреты Шивы за спиной на концертах и оккультные откровения вперемешку с православными образами казались невинной забавой.
Наголо бритых кришнаитов принимали в Кремле, а у нас в Екатеринбурге по выходным под охраной продажной милиции им разрешали катать свои повозки по проспекту Ленина. В те времена БГ не вылезал из Тибета и давал восторженные интервью о своем духовном наставнике, практикующем колдуне и чародее Сае Бабе.
По мере воцерковления в какой-то момент начинал задаваться вопросом, а правильно ли искать в чудотворных иконах только энергии, которые собирал там БГ? А как же Сама Богородица? А как же Христос, Наш Спаситель, отдавший за нас Свою пречистую жизнь и искупивший от смерти? Ведь это современный потребительский подход к жизни – брать только то, что нравится, вежливо игнорируя все остальное. Хочешь – поклоняешься православным святыням, а хочешь – занимаешься оккультными практиками в тибетской глуши. О творчестве БГ как-то мы разговорились с моим другом игуменом. «Знаешь, – сказал он мне, – я не встречал человека, который бы так тосковал о Боге и при этом не доверял ему, как поет Борис Гребенщиков». Это тоска, которая никогда не утолится, это ужасное гибельное состояние, хуже, чем у демонов в аду. Когда человек этим живет – это страшно.
Не пинайте дохлую собаку
С «Алисой» было проще. Когда Константин Кинчев пришел в Церковь, стал говорить о вере в своих песнях. Я их любил, но не встречал никого, кто после этих песен пришел бы в Церковь и там остался. Потому что вера начинается не на стадионе, а в глубине кающегося плачущего сердца. Когда «Алиса» приезжала в Екатеринбург, я звонил своему другу, настоятелю Крестовоздвиженского монастыря игумену Флавиану (Матвееву), и с ребятами-студентами мы шли во Дворец молодежи. Перед концертом мы раздавали газеты «Покров», а потом шли на концерт. К четвертой песне отец Флавиан наклонялся к моему уху и тихо спрашивал: «Можно я уйду?» Я говорил: «Можно!» – и уходил вместе с ним. И дело не в том, что песни, от которых когда-то мурашки бежали по спине, музыканты исполняли как-то не так. Очень даже хорошо исполняли, может, даже лучше, чем раньше! Но всякий знакомый с молитвой знает, что ему уже не нужны горящие от возбуждения глаза и тысячи рук с покачивающимися в такт песен зажженными зажигалками.
Когда в сердце поет свирель Давида, все земные звуки кажутся преступлением. И тот, кто плакал над грузинскими духовными песнопениями и знаменными распевами валаамских монахов, уже не слушает рок-хиты. Это как ностальгическая вечеринка с портвейном и «Беломором» в парке со старыми студенческими друзьями. Портвейн как тогда, и папиросы все те же, только радости от них уже никакой. Вы старательно делаете вид, что вам нравится вкус некогда казавшейся божественной бормотухи, но украдкой поглядываете на часы…
Как-то раз мы с другом поехали на машине из Москвы в Пафнутьев Боровский монастырь и накупили в дорогу диски с песнями любимых рок-музыкантов. Уже через пятнадцать минут мой друг начал хмуриться и ерзать, а спустя полчаса, когда я аккуратно открыл окно и выбросил все диски в мусорный бак возле заправки, облегченно вздохнул.
Бесконечный протест вечных рок-бунтарей в пятнадцать лет вдохновляет, в двадцать вызывает сочувствие, а в тридцать утомляет. Что может быть грустней вечного бунта седых мальчиков? В Церкви все наоборот. Ты можешь ошибаться, падать, заблуждаться и бунтовать. Это живой опыт сердца, и его у тебя не отнять. Здесь каждый день, согретый светом Христовой любви, как откровение и каждая встреча – от Бога. Это реальность другого, высшего порядка. Ты трогаешь звезды руками, ходишь по воде, смеешься и радуешься, щиплешь себя, чтобы проснуться, и не веришь своему счастью. Это камень, который больше дома, и это жемчужина, которую ни на что не променяешь.
Денис Ахалашвили
Опубликовано: №14 (627) июль, 2017 г.
