Псалом 136 в поэтическом переложении поэтов XIX века
Среди всех произведений Книги Хвалений особое место занимает псалом 136, повествующий о пленении Вавилонском. В XIX веке целая плеяда авторов, вдохновленных плачем осиротевших иудеев, обращаются к стихотворному переложению 136-го псалма. Это как поэты «с именем» – Иван Иванович Дмитриев, Федор Николаевич Глинка, – так и литераторы второго ряда – Иван Петрович Бороздна, Владимир Николаевич Григорьев. Все они явно или имплицитно отвечают на вопрос о сущностной природе «сионской песни».
И. Дмитриев: радостотворная песнь
У Ивана Дмитриева – первого, кто обратился к переложению 136-го псалма, – тема печали вдали от Родины становится преобладающей. Первая и вторая строфы описывают одиночество и тоску порабощенных иудеев. Многосложные глаголы первого четверостишия, означающие действие, протяженное во времени: «проливали», «воспоминали», – создают настроение молчаливой грусти. Эмоциональный облик текста внезапно меняется в третьем катрене, передающем обращенную к пленникам речь стражников:
Рабы (вкруг нас ревел свирепой стражи глас),
В неволе пользы нет от стона;
Воспряньте духом вы и песнею Сиона
Пролейте радость в нас!
Консонантизм «р»-«рв» «р-абы», «р-евел», «сви-р-епой», «ст-р-ажи», противопоставленный «л»-«лв» – «воспомина-л-и», «безмо-л-вные», – живописует картину оглашения тихих речных берегов окриком вавилонских воинов. В этом эпизоде встреча двух человеческих натур: одухотворенной в образе плененных храмовых музыкантов и грубой, воплощенной в образе исполнителей злой воли Навуходоносора. Согласно толкованию блаженного Феодорита Кирского, в третьем стихе псалма звучит злая насмешка поработителей: «воспойте нам от песней Сионских». Дмитриев несколько снижает трагизм события. Его свирепые стражники, будто и сами утомленные тишиной, обращаются к певцам:
В неволе пользы нет от стона;
Воспряньте духом вы и песнею Сиона
Пролейте радость в нас!
В замечании о стоне есть некое опасение скуки. Надсмотрщики произносят слово «стон», словно боясь печальных воздыханий своих рабов, боясь тоски, производимой этими воздыханиями.
Безгласие пленников тождественно скуке поработителей – в то время как «сионская песнь» синонимична возгласам радости: «Ах! нам ли песни петь среди своих врагов» (то есть «нам ли радоваться среди поработителей»). Так поэт избирает в качестве доминирующей темы радость среди губителей, веселье среди пленивших, разрабатывая мотив «песнь Сиона» = «радостотворная песнь».
Ф. Глинка: не опозорить чистоту
В это же время к поэтическому переложению псалма обращается и Федор Глинка. У него песнопение иудеев наряду с гласом свободы – это и возвещение тайн природы, и прославление дел Божественных. О том, что песни Сиона, действительно, имели не светскую, а сакральную природу, есть косвенное указание в третьем стихе псалма: «Яко тамо вопросиша ны пленшии нас о словесех песней». Не столько о самих музыкальных творениях, услаждающих слух, сколько о сокровенной природе слов вопрошали своих пленников вавилоняне. Песнопения не просто были произведением искусства, но и воплощали в себе священное знание о Божественном. В этой связи исполнение их среди злодеев и поработителей было равносильно бесчестью и кощунству:
Не опозорим песни чистой:
Не ей ласкать злодеев слух!
Так в текст вводится противопоставление изящного и святого варварскому и профанному. Автор, следуя здесь церковному преданию, изображает иудеев как народ высокой поэтической и музыкальной культуры:
Рабы, влачащие оковы,
Высоких песней не поют!
Под словом «высокое» здесь, вероятно, следует понимать необычайное велелепие и сладкозвучие произведения.
Л. Мей: петь не для врагов
Слово «святая» по отношению к песне встречается в переложении этого псалма Львом Меем. Посредством сакрализации поэт вводит противопоставление «нечестивая земля» – «земля святая»:
«Нет, в земле нечестивой, чужой… Не раздаться, сыны вавилонские, нашей песни святой!»
Согласно блаженному Феодориту, отказ иудеев от пения был связан с законом, запрещающим богослужение в ином месте, кроме Иерусалима. Ни Мей, ни другой из стихотворцев не выражают явно этот исторический факт в своих переложениях. Однако, развивая мотив величественности и красоты «сионской песни», поэты также привлекают и мотив кощунства, попрания святыни через воспевание песен на земле чужой. Так, подспудно связывая понятие красоты и святости с Иерусалимом, поэты творчески продолжают традиции святых отцов.
Юлия Ростовцева
Опубликовано: №4 (641) февраль, 2018