КЛАССИЧЕСКАЯ МУЗЫКА – МОЯ ЖИЗНЬ!

Андрей Иванович Головин – композитор, симфонист, автор оперы «Первая любовь», по одноименной повести И.Тургенева, и многих других музыкальных произведений, лауреат кинофестиваля «Кинотавр», лауреат премии Москвы, профессор Российской академии музыки имени Гнесиных.

– Андрей Иванович, нужна ли какая-то подготовка для того, чтобы слушать и воспринимать классическую музыку?
– Мне кажется, что неискушенного человека, который впервые побывает на концерте, великие произведения должны повергнуть в состояние, близкое к шоку или духовному открытию, озарению. На мой взгляд, к этому событию не нужно как-то специально готовиться. Можно прийти на концерт и все равно ничего не понять. Сила классической музыки очень позитивная и очищающая. Самое главное в ней – правда. А когда человек сталкивается с красотой и правдой, он становится совершенно безоружным и отдается этому потоку. Так, скорее всего, и бывает. Однако, если его душа закрыта, если в ней бушуют какие-то иные силы, то человек уходит безучастным. Вот так мне представляется!
– Какое влияние праздник Рождества Христова и последующие дни оказали на творчество отечественных и западных композиторов, ощущается ли это влияние в мире современной классической музыки?
– Я затрудняюсь сказать, есть ли сегодня музыкальные произведения, непосредственно связанные с Рождеством. На память сразу приходит великое произведение И.С. Баха «Рождественская оратория», вообще же Бах писал свою музыку в тесной связи с богослужением. На каждый праздник и день у него есть кантаты – духовные произведения, где прославляется святой или церковное событие, которое в данный момент по церковному календарю отмечается.
Что касается наших композиторов, то я так сразу не могу найти конкретное произведение, которое связано именно с праздником Рождества. А вот с Пасхой, пожалуй, можно вспомнить больше произведений: Пасхальная увертюра Римского-Корсакова «Светлый праздник». Или у Рахманинова в Первой сюите для двух фортепиано звучит такой колокольный звон, который совершенно недвусмысленно адресует к Пасхальному празднику.
Программных произведений, так или иначе касающихся Рождественских дней, куда больше. В первую очередь, это «Щелкунчик» П.И. Чайковского, который традиционно исполняется в предновогодние дни в Большом Театре. Замечательная рождественская сказка!
– В искусстве всегда прослеживаются Евангельские мотивы. В русской литературе без знания Священного Писания многие смыслы зачастую остаются закрытыми. Отечественные художники постоянно обращались к теме Благой Вести, например, Евангельский цикл Поленова. Тема веры, поиска Бога – это одна из ключевых тем русского искусства. А в современной классической музыке эта тема звучит?
– Да. В наши дни многие композиторы пишут хоровую музыку на духовные тексты. Этот жанр совершенно не предполагает, что музыка должна звучать в храме. Скорее, она предназначена для концертного исполнения. Хотя эти песнопения и написаны на канонические духовные тексты, вряд ли их нужно исполнять на службе: слишком сильно в произведении отражается личность композитора. Богослужебная музыка должна выполнять четкую, и я бы сказал, скромную функцию: не отвлекать, потому что главное в храме – это молитва. Сейчас много композиторов отдают дань хоровой музыке на богослужебные тексты.
– Расскажите о вашей Четвертой симфонии, премьера которой недавно состоялась.
– Это произведение состоит из двух частей и имеет название «Свет Неприступный». Слова я заимствовал из крещенского кондака, они меня поразили. Никакой программы, то есть словесного указания на содержание музыкального произведения, у этой симфонии нет, а название присутствует. Тем самым я даю лишь общий ориентир. Дальше уже воля слушателя, как он воспринимает мою музыку.
– Насколько отличается современная европейская классическая музыка от русской? Какие тенденции на западе и у нас?
– Сейчас уже почти нет различий. К сожалению! Везде господствует такое явление, которое называется актуальное искусство, и я бы добавил – актуальная музыка. Увы, на мой взгляд, это все, не имеющее отношения к музыке. Это очень грустно! Конечно, есть люди, которые исповедуют привычные, в своем роде классические, традиции и продолжают заниматься музыкальным искусством. Но подавляющее большинство перестало заниматься музыкальным искусством, даже не знаю, чем они занимаются, но называют это музыкой. Это звучит на концертах, хотя к музыке почти не имеет никакого отношения. Так везде – у нас и на западе. Есть крупные композиторы, например, в Германии, но преобладающей тенденцией все же является поиск нового музыкального языка. Мне кажется, главное, на что должно быть обращено внимание композитора – это поиск содержания, центральной идеи, о чем вы пишете музыку, а не то, каким способом вы ее пишете. Тем не менее, есть композиторы, их немного. Помимо того, что такие люди ищут свой способ высказаться, они находятся в русле генерального течения музыки, которое было тысячелетие назад, развивалось и продолжает в их лице развиваться дальше. У нас тоже есть такие композиторы, но их не так много.
– Такое впечатление, что раньше любая классическая премьера была событием в культурной жизни. Сейчас это не так: жизнь поменялась или больше нет таких масштабных произведений?
– Вы очень точно заметили. Я сейчас как раз вспоминаю подобные вещи в связи с именем нашего великого композитора Георгия Свиридова. В 80-е годы я был на концерте в Большом зале консерватории и стал свидетелем удивительного явления. Музыканты расселись по своим местам, вышел ведущий и стал объявлять, что сейчас прозвучит такое-то произведение. Назвал имя композитора – в зале возникла овация. Она была настолько сокрушающей и непрекращающейся, что Свиридов встал с того места в центре зала, где он сидел, и с ним встал весь зал. Ему рукоплескали до начала концерта несколько минут. Это было такое удивительное единение человека с музыкальной истиной, которую этот композитор нес всю жизнь! Каждый, кто был в зале, выражал свою благодарность.
Совсем недавно в Большом зале консерватории состоялся концерт, где наш замечательный дирижер Владимир Иванович Федосеев со своим великолепным Большим симфоническим оркестром им. П.И. Чайковского играл музыку Свиридова. Он исполнил две кантаты: «Снег идет» на стихи Б. Пастернака и Весеннюю кантату на стихи Некрасова. Я еще раз был потрясен и поражен этой музыкой и подумал, что вот гений русского искусства, который невероятно правдиво выражает в своем творчестве чувство любви к русской земле, к России, к ее уникальности, абсолютной самобытности – Свиридов, является таким же самобытным и уникальным, как глас народа. Он один из голосов в русской классической музыке, которые аккумулировали в себе знание России, как Глинка, Мусоргский, Чайковский. Дай Бог, чтобы появлялись такие композиторы.
Отвечая на ваш вопрос, я могу сказать, что другой композитор был не менее грандиозного масштаба, симфонист: Борис Александрович Чайковский. Он писал изумительной красоты музыку. Сейчас такого масштаба композиторов, осмелюсь сказать, увы, нет. Поэтому почти нет таких явлений, когда публика ждала бы премьеры нового произведения, был бы полный зал, и была бы такая реакция. Чаще всего это бывает как-то странно, несколько натянуто. Сейчас можно все разрекламировать, как пузырь надуть, а потом этот пузырь лопается и ничего не остается – кроме пустоты. К сожалению!
– Вы пишете не только симфоническую музыку. Еще вы – автор музыки ко многим кинофильмам. Расскажите, как происходит сотрудничество классического композитора и режиссера.
– Написание музыки к фильму – довольно сложная задача. И вот почему. Главная задача композитора в кино – во всем слушаться режиссера и в его лице полностью подчиниться идее картины и фильму вообще. Давайте в шутку представим такую ситуацию. На киностудию «Мосфильм» пришел Чайковский и предложил в качестве музыки к фильму Пятую или Шестую симфонию. Ему бы на это сказали: «Петр Ильич, ну совершенно не то. Это невозможно. Напишите все заново, или мы пригласим другого композитора». Иными словами, нужно очень внимательно выспрашивать режиссера, буквально клещами вытаскивать, что он конкретно хочет в каждом эпизоде. А режиссеры, бывает, этого сами не знают. Они могут, образно говоря, что-то промычать, и ты пойди догадайся, чего он хочет. Ему приносишь вариант музыкального фрагмента. Он говорит, что это не то, но уже появляется хоть какая-то зацепка. А если вообще нет музыки, и ты спрашиваешь у режиссера, что именно он хочет, то, скорее всего, он не сможет вам объяснить. Это очень трудная работа. Нужно еще попасть в ритм действия, которое происходит в кадре, чтобы музыка своей тяжестью (а музыка – это сильное средство выражения) не задавила данную сцену, чтобы лишь сопутствовала. Очень много тонкостей…
Один из замечательных режиссеров, с которым я работал – Сергей Соловьев. Картина по рассказам Чехова называлась «О любви». В ней играли наши прославленные актеры: Абдулов, Збруев и другие. Сергей Александрович настолько музыкальный человек, что мне с ним оказалось очень легко. Было достаточно два слова сказать, чтобы я сразу понял, чего он хочет. В кино практически нельзя высказывать свое «я», а если и привносишь свои мысли, это надо делать очень осторожно и в строгом соответствии с замыслом картины. Музыка в кинематографе – в буквальном смысле прикладная, она прилагается к визуальному ряду. Есть сцены, где музыка звучит в полный голос. Здесь, как говорится, композитор может «разойтись», показать свою индивидуальность. Но таких сцен бывает очень мало.
– Мой дед священник очень дорожил мыслью, что в храме присутствуют все виды человеческого творчества, которыми Бог наделил человека: музыка, архитектура, изобразительное искусство, литература и искусство движения – балет. Хождение священника или диакона по храму с кадилом, вход с Евангелием, все движения должны быть красивыми – это, своего рода, духовный балет, в лучшем смысле этого слова: восхваление Творца движением тела, которое Им сотворено. Наши классические балетные постановки удивительно целомудренны и в то же время очень выразительны. К сожалению, современное балетное искусство имеет тенденцию к восхвалению тела, с его страстями, развивается в горизонтальной плоскости, а не стремится вверх к небу. На Ваш взгляд, может ли балет быть выразительным средством в искусстве?
– Я с вами согласен. Прекрасные движения тела, сотворенного Господом в Его славу, через пластику выражающие красоту и внушающие прекрасные мысли, в этом нет ничего стыдного, хотя вы это слово и не произносили. Но я хотел даже немного больше сказать, я в балетном искусстве не очень сведущий человек и давно не видел балетных постановок, но я могу сказать следующее: все, что человек делает, должно происходить с Божией помощью, и самое главное: то, что делает человек, не должно оскорблять Творца. Это относится к любому виду искусства. Сейчас так много всего, что оскорбляет Господа, и мне за это очень стыдно, это не то, что стыдно – это страшно. Когда человек решает, что может собой заместить Творца, это дает ему такую разнузданную волю делать все, что он хочет и приводит просто к катастрофам.
– В этом контексте, где искусство кончается, или где оно начинается?
– Если говорить о музыке, то музыка возникает из тишины. Тишина в самой музыке – это одно из самых удивительных и мощнейших средств выразительности. Музыка начинается там, где мы слышим, как будто в нее входит и ее окутывает Святой Дух, и только Он может музыку на своих крыльях поднять и внедрять в сердца и души всех, кто ее слушает, прежде всего, того, кто ее сочиняет. Пусть только тот, кто сочиняет музыку, не думает, что это он делает. Он это делает лишь руками, но делает то, что ему, как великий дар, посылается. Главное, благодарить за этот дар, благодарить за жизнь, за то, что мы видим столько прекрасного вокруг, за то, что мы – часть творения. Ни в коем случае нельзя думать, что раз нам дан дар творчества, то вот мы сейчас встанем на пьедестал, и только «Я» с большой буквы… Это смешно и ведет к очень пагубным последствиям, очень сильно извращает и ставит все с ног на голову.
Великие произведения искусства дают рост культурному слою. Что есть объект искусства? Это вещи фундаментальные: Бог, мир вокруг нас, человек, его страсти – мы от этого никуда не денемся. Если говорить о музыке, то довольно сложно определить, что именно является содержанием музыки. Эмоции? Это не совсем правильно. Эмоции везде и они вторичны после осознания, что в том или ином музыкальном произведении находится глубочайшее содержание. Мы переживаем это содержание, выражаемое музыкой. А эмоции — это как пар от кипящей воды. Чем более содержательно и глубоко произведение искусства в любом жанре, тем больше шансов у него остаться в вечности. Многие поколения будут с благодарностью смотреть на картины, читать книги, стихи, слушать подлинную музыку. А есть и сфера бытовой музыки – однодневки, которые, хотя и могут стать популярными, но ненадолго. Простенькая последовательность нот таких однодневок быстро приходит и еще быстрее уходит.
– А как же фольклор? Простая мелодия, не являющаяся классической музыкой, пронесена народом через столетия. Какое место в искусстве занимает народная музыка, и какую выразительную функцию она несет?
– Для музыканта народная музыка является огромной ценностью, ведь это плод коллективного творчества, который столетиями формировался и оттачивался. Такую музыку можно назвать концентрированным выражением рода: очень много людей прилагали к этому… нет, не усилия. Если из сердца человека вырывается песня, как можно сказать, что она вырывается с усилием? Например, появилась песня на русском севере. Вот она родилась, ее пели, немного меняли, но главное всегда оставалось. Такая песня подобна матрице жизни всего народа. Это такая великая ценность, что когда композиторы решались обрабатывать фольклорные мелодии – а таких случаев тысячи – то являли великие образцы, которые можно сравнить с драгоценными камнями. Народная мелодия не терпит никакого вмешательства в свою музыкальную ткань, она сразу умрет. Можно представить себе какой-нибудь изумительной красоты бриллиант и очень хорошего ювелира, который, посмотрев на этот камень, поймет, что для него нужна лишь символическая оправа и больше ничего. Надо создать кольцо, где почти ничего не будет видно, а будет заметен только бриллиант. Так же нужно относиться к фольклорным мелодиям.
– Позвольте задать вам стандартный для интервью вопрос о ваших музыкальных предпочтениях. Какой ваш любимый композитор?
– Трудно сказать. Любимых композиторов очень много. Если говорить о русской музыке, я очень люблю Николая Метнера. Это русский композитор, современник Рахманинова и Скрябина, у которого была очень трудная судьба. Он, как и почти все великие русские композиторы, после революции уехал из России. Вообще весь музыкальный цвет тогда покинул Россию: Рахманинов, Стравинский, Прокофьев. Николай Карлович Метнер, из русских немцев. Остался только Николай Мясковский – выдающийся русский композитор, который перешагнул из страшной революционной бездны в Советскую Россию и сохранил все то, что дали ему его великие учителя. Если говорить о русской музыке, я ее люблю всю: и Глинку, и Мусоргского, и Чайковского. Как можно не любить Мусоргского? Он, может быть, самый великий русский композитор!
Музыка Метнера особенно близка мне, она необыкновенно богата по своей выразительности. Он был великим пианистом, не уступавшим Рахманинову в исполнительском искусстве. Они были большими друзьями, Рахманинов его поддерживал, в том числе и материально. У Метнера великолепные вокальные произведения.
Еще мне очень дорог почти неизвестный русский композитор Алексей Станчинский, который трагически погиб в возрасте двадцати шести лет – ученик Танеева, гениально одаренный молодой человек. Я люблю всю классическую музыку – это просто моя жизнь.

Диакон Сергий Правдолюбов

Фото с концерта Юрия Покровского.
Портрет – А. Колтагова.

За дирижерским пультом – Андрей Головин