Радость Воскресения из бабушкиного сундука
Древний бабушкин сундук (что и теперь стоит у нас дома) я открываю совсем нечасто. Некогда он был наполнен старинными фолиантами, непонятными и волновавшими в детстве вещами, но за минувшие десятилетия уже изрядно расточил свои богатства. Ах, время-времечко…
Но накануне Светлого праздника я открываю его всегда, чтобы достать уцелевшую во всех передрягах и лихолетьях минувшего века Священную историю, по которой училась в гимназии моя бабушка. Из этой тоненькой книжечки с красивыми и выразительными иллюстрациями я впервые узнала про Пасху. Вспоминаются мне и другие книги.
Сказал ли кто об этом Празднике праздников столь же тонко, как сделала это более ста лет тому назад Клавдия Лукашевич? Страницы про Пасху – лучшие в «Моем милом детстве» – мемуарах этой стародавней сочинительницы, интерес к творчеству которой сегодня возрождается. Пасхальный развал книжной старины неполным будет и без плещеевской «Легенды». Эти трагически прекрасные стихи позапрошлого века, положенные на изумительную музыку Чайковским, стоит послушать в исполнении великого русского тенора Николая Гедды. Они – о событиях, предвосхищающих Воскресение.
Пасхальная ночь тронула душу даже напрочь законченного циника Клима Самгина – героя главного романа Максима Горького. Куприн же, задушевный друг младых лет «писателя-буревестника», человек яркий и колоритный, и в далекой эмиграции вспоминал звон пасхальных московских колоколов. Свет Пасхальной радости был утешением для Бунина и Зайцева, Шмелева и Тэффи в их горестном эмигрантском изгнании. А муж Натальи Тэффи писатель и религиозный философ Дмитрий Мережковский, еще (или уже?) в конце XIX века с немалым трагизмом возвещал о нашем безразличии к главному событию мировой истории, о нашей черствости и бессердечию к воскресшему Христу.
Впрочем, рядом звучало и иное: «Пасхальные вести» Полонского, «Хвала Воскресшему» К.Р., и даже агностик доктор Чехов своим ранним, но совершенно безупречно написанным «Студентом» утверждал, что ничего не может быть выше Пасхальной радости. Ему вторили Есенин и Чарская, Фет и Кузмин… Окунитесь в этот дивный мир стихов и прозы, радостно благовествующих о том, что «мертвый не един во гробе».
Инна Стадницкая
