Однажды в человеческой истории случилось событие, изменившее мироздание кардинально и навсегда.
Новый день для нового мира
Как впервые перенесли праздник
Исторически христианская Пасха в известном смысле наследовала иудейской, совершавшейся в память о чудесной истории окончания четырехвекового периода египетского рабства: Бог – в наказание за нежелание фараона отпустить рабов миром – навел на Египет десять «казней», последней из которых было поражение всех первенцев. Дабы казнь не коснулась самих рабов, глава каждой еврейской семьи, заклав однолетнего ягненка или козленка, должен был помазать кровью дверные косяки; мясо же следовало запечь с горькими травами и съесть. Собственно, название «пасха» (евр. песах – «прохождение», «пощада») указывает, что, поражающий первенцев Египта Ангел, заметив кровь пасхального агнца на дверных косяках, проходил мимо и щадил обитателей дома.
Дата начала еврейской Пасхи – 14 Нисана – исчисляется по лунному календарю. И однажды, в царствование императора Тиверия, Пасха выпала на вечер четверга, приведя тем самым властей предержащих в Иудее в серьезное замешательство: вместе с начинавшимся в пятницу вечером еженедельным «субботним покоем» получалось два дня подряд, когда Законом воспрещена всякая работа! Во-первых, какой убыток! А, во-вторых, кто знает, как центральная римская власть отнесется к подобному обстоятельству? И вот волевым решением Пасху передвинули на сутки вперед, на вечер пятницы – так, что суббота стала «днем великим» (Ин. 19, 31).
Мелочь? Вроде бы. Но за этой «мелочью» кроется очень существенный момент – смена приоритетов. Там, где Закон, установленный Богом, хранившим существование государства от его начала, вступил в клинч с интересами и чаяниями элиты, возобладали последние. Если бы не великое множество таких же мелочей, в которых проявлялась и корысть властей, и безыдейность, безволие народа, и обмирщенность, суетность человеческих интересов, погруженность в «преуспеяние», «прогресс» и «инновации» – суд Синедриона вряд ли нашел бы время, чтобы провести заседание и осудить взятого под стражу проповедника Иисуса родом из отдаленной Галилеи, который давно уже раздражал власти своей деятельностью…
На третий день после казни, когда иерусалимские обыватели уже вкусили пасхальное мясо с опресноками, а охваченные мраком глубокого уныния ближайшие ученики Иисуса все плакали, камень вдруг откатился от входа в могильную пещеру, и явился воскресший Христос. Вселенское колесо неумолимого рока вдруг провернулось вхолостую. Он попрал смерть, как и обещал; Он воскрес – вопреки логике, разуму и «трезвому политическому расчету».
Обыкновенное чудо
Если бы Христос не воскрес, то и проповедь, и вера были бы тщетны. Но Воскресение – факт, сообщивший морально-этической «оболочке» Евангелия уникальное наполнение: христианство есть подлинное чудо. Чудо реальное, ощутимое и доступное любому, кто готов его принять. Поэтому, кстати, всякая критика христианства рано или поздно обязательно упирается в попытку критики действительности Воскресения: ведь оспорить такое чудо невозможно, можно только закрыть на него свои глаза.
Христово Воскресение вновь ставит человека перед выбором – очень похожим на тот, с которым в самом начале человеческой истории столкнулись Адам и Ева: мы с Богом или живем своим умом. «Своим умом» мы понимаем и своими глазами видим, что жизнь временна, подчинена законам природы и общества, а смерть есть вечный покой. Бог же показал: нет такого закона, который Он не может изменить из любви к человеку; смерть мимолетна, а жизнь наша вечна, и здесь, на земле, лишь начинается. Кровь агнцев несла ветхозаветным евреям избавление от египетского плена и давала шанс дойти до земли обетованной, где было возможно вполне земное счастье, земная радость и земное же благополучие. Кровь, пролитая Христом за человека, освобождает все человечество от плена греха и открывает обетованный (обещанный) путь к бесконечному возрастанию с Богом в том грядущем Царствии, о котором сказано, что «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2, 9). Поэтому говорить о «переосмыслении христианами иудейского праздника» некорректно. Это два разных праздника, принадлежащих совершенно разным мирам.
Новый год, с упоминания которого мы начали разговор, – праздник вполне земной, «здешний». С какой бы радостью мы его ни отмечали, наступающий год в основных чертах повторит предыдущий. Истинное новое нам возвещает только Пасха.
Андрей Чагинский