Вербы, вайи и прогулки с болью в сердце
Виктор Лукьянов очень московский художник. Это заметно сразу – и по грусти закатной дымки, которой дышат запечатлевшие любимый город этюды и большие полотна, и по наполненным неподдельным переживанием словам живописца о родных улицах и кварталах, и даже по приходящим к творческой лукьяновской натуре грезам. Однажды за мастером погнались опричники!
Счастье, что это оказался всего лишь сон. «Я писал Бориса Годунова, и ночами «проваливался» в тесные средневековые улицы. Под ногами скрипят деревянные мостки, руки вытянешь – в стены упираются! – вспоминает автор. – И вот как-то раз меня выдала современная внешность. Уже схватили, благим матом «чужой» орут, насмерть забить собираются! Еле проснулся…»
Свой среди чужих
– Вы воспитывались в детском доме. Откуда такая сильная любовь к московской истории, к милым улочкам центра, к его церквам и его старине?
– Отсюда чуть-чуть не видно места, где я родился, – Лукьянов подходит к затуманившемуся окну новой многоэтажки за Рогожской заставой. – Барак стоял на Скотопрогонной улице, и в таганских кварталах проходило мое детство. Да, взрослеть пришлось в детдоме в селе Большое Алексеевское, что в Ступинском районе Подмосковья. Но он относился к Октябрьскому району Москвы, и в старших классах мы часто приезжали сюда от детдома. Моя любовь к родному городу – из полуголодного детства. От ботинок без подошвы, от пальтишка без подкладки. Маешься в очереди в Третьяковку на 20-градусном морозе, а достоять нужно… Позднее, когда уже сам начал писать, то же самое на этюде: ботинки мокрые, а уйти ни-ни! Искусство щедро компенсирует временные лишения. Выйдет из дома бабулька, начнет понемногу рассказывать, пригласит в квартиру. И за чашкой чая достанет старинный фотоальбом с портретом ее бабушки из дворян, с иконами в старинном доме… Детдомовскому пацану все это было страшно интересно. К художникам тогда относились доверчиво. И по молодости я, наверное, выслушал столько жизненных исповедей, сколько не каждому начинающему священнику доведется.
Моя любовь к родному городу из полуголодного детства. От ботинок без подошвы, от пальтишка без подкладки.
– Расскажите, как вообще вы начали писать?
– В детдоме активно занимался общественной работой. А там законы простые: умеешь – обязан. Кто оформит сцену? Лукьянов. Позднее это повторилось в армии, где благодаря своему умению я объездил почти весь Забайкальский военный округ. А когда учился в Топографическом техникуме, студент с выпускного курса Саша Букша отвел меня к своему дяде – настоящему, по его словам, художнику. Им оказался профессор живописи Дмитрий Пашинцев (1908–1983). Дмитрий Васильевич учил меня не держать кисть, не смешивать краски, а любить красоту. И до сих пор заложенная им практика писать только с натуры – непреложное для меня условие.
– Получается, ваши московские работы – итог многолетних прогулок с кистью в руке…
– И с болью в сердце. Когда я начинал, на тихих улочках центра было мало прохожих и еще меньше машин, а старая московская архитектура представала обезображенной и преданной забвению. Изуродованные храмы окружали серые заводские корпуса, осыпались кирпичи, в самых неподходящих местах торчали трубы.
Певец Замоскворечья
– Несколько десятилетий вы не изменяете в привязанности любимому Замоскоречью.
– В советское время оно было единственным уголком, где полной грудью дышалось старомосковским воздухом. Оттого любимым местом в городе считаю Черниговский переулок. Как можно забыть истоптанный пятачок, где ты стоял перед мольбертом несколько часов напролет, а к тебе вышла местная жительница и сердобольно предложила кофе с конфеткой?!
– Нынешняя жизнь в замоскорецких кварталах сильно отличается от того, что там можно было увидеть даже в 1990-е годы. Сейчас все шумит и искрится…
– Если раньше Москва была обезображена, теперь она… напомажена. И то, и другое не мое. Выйдите на улицу – где уважение к обычному пешеходу, к простому велосипедисту (даже с учетом новопроложенных велодорожек)? Я много путешествовал и по Европе, и по Азии. По деликатному вниманию к старине, по комфортности исторического центра сравнение, увы, повсеместно не в нашу пользу. Я верен любимому Замоскворечью. Но очень долго писать старую Москву было невозможно из-за повсеместного нашествия рекламных конструкций. Излишнюю наружную рекламу, спасибо, убрали. Но оказалось, к примеру, что за это время один из моих любимых видов на пересечении Пятницкой улицы с Климентовским переулком видоизменился: дом подрос на три этажа. Никто не спорит: реставрация – это хорошо. Но воссоздать старинный особняк – еще не значит, наполнить жизнь теплым запахом блинов, ароматом настоящей медовухи, звуками песен. Ничего этого нет.
Пленэры модны, и мы собрали любящих и умеющих писать в реалистичной манере художников, чтобы возродить интерес к Москве
– Нет и персональных выставок Виктора Лукьянова…
– Я выставлялся в Париже, Берлине, Сарагосе, Люксембурге, Италии, Нормандии и Финляндии. Выставка – это рамы для картин, а я морально уже созрел с ними расстаться: лишнего места в однокомнатной квартире, как видите, нет. Но не это, конечно, главная причина. Не хочется халтурить, а качественная подготовка к выставке подразумевает хороший буклет и полный каталог. Никто ведь не произносит проповедь в метро и не исполняет скрипичный концерт на площади? Проповедь слушают в храме, скрипку – в концертном зале. Вот и моя живопись как скрипка. Пару раз я обжегся на «современном формате», который оказался фальшивкой – больше не хочется. Сейчас я увлечен другим, на мой взгляд, более важным проектом – конкурсом-пленэром живописных произведений «Старая Москва». Пленэры в моде, и мы решили собрать любящих и умеющих писать в реалистичной манере художников, чтобы возродить интерес к московской теме. Конкурс позволяет как поддержать невостребованных мастеров, так и выявить лучших из них, чтобы остальные понимали, на кого равняться. По итогам первого из них, посвященного Басманной слободе, осенью 2015 года Гран-При получил талантливый выпускник Суриковского института Илья Птичкин. Второй конкурс проходит сейчас, в апреле, а итоги подведем в конце мая.
Выйдите на улицу – где уважение к обычному пешеходу? Реставрация – это хорошо. Но воссоздать старинный особняк – еще не значит – наполнить нашу жизнь теплым запахом блинов, ароматом настоящей медовухи, звуками песен.
Праздник остается
– Одно из ваших программных полотен – Вход Господень в Иерусалим. Такое впечатление, что вы и его писали с натуры – так «репортажно» оно выглядит!
– Это один из самых любимых моих праздников. Сначала родилась восьмиметровая роспись на тот же евангельский сюжет в Казанском храме деревни Ключи, что на Рязанщине. На дворе советские времена. Духовная литература недоступна, за самиздат грозит реальный срок. Расписываешь храм целое лето, заходят люди, интересуются… Поневоле начинаешь общаться на духовные темы. Так что «Вход Господень в Иерусалим» стал для меня и школой догматики, и личным Катехизисом.
– Позднее у вас появилось «Вербное воскресение в Даниловом монастыре». Но оно совсем другое…
– Этюд я писал на картонке. Работа получилась в контражуре – с бьющим прямо в лицо солнцем, еще холодным, но уже ярким, активно оппонирующим белым монастырским стенам. И как аккомпанемент, как явный знак просыпающейся весны – вербы.
Вербное воскресение в Даниловом монастыре
– Но ведь их почти совсем не видно!
– Я встал так, чтобы не мешать идущим в обитель богомольцам. Ведь это середина дня, момент перед началом всенощного бдения. И получается, что люди с вербами уходят от меня, а праздник… Праздник, наоборот, приходит. И остается!
Беседовал Дмитрий АНОХИН
Справка. Виктор Лукьянов родился в Москве 19 августа 1957 года. Почетный член Российской академии художеств, вице-президент Международной академии творчества. Член Союза художников России, Международного художественного фонда, Творческого Союза художников России, Ассоциации русских художников в Париже. Обладатель Гран-при XIII Московской выставки-конкурса современной живописи «Золотая Кисть – 2003». За плечами – свыше семидесяти крупных персональных выставок живописи в России и за рубежом.
Персональный веб-сайт художника: loukianov.ru
